Стоя посреди каменного сада, учитель смотрел на нас и делился мыслями. Приятно поделится мыслями вот так - облокотясь на портик, ласкающий своей шероховатостью, под лучами солнца, обегающими ремешки сандалий, греющего самую глубину глаз. Обожествленной зеленью касались каменистой тени оливы, издали доносился запах жареной курицы - скоро слуги должны были принести ее нам, и в ожидании трапезы мы вкушали мысли о сущем. В преддверии ужина, странно, но говорили о разуме, видимо, подводя черту к доказательству принципов бытия.
- Даже змея, чувствуя кожей огонь, стремится уползти в холодную нору, - учитель зигзагообразно поводил рукой, - и выползает понежиться на солнечный камень. Она, как и всё бежит от боли и пытается достичь удовольствия. Стремление к удовольствию движет жизнью, удовольствие - это награда, это деятельность, приносящая удовольствие. И стремясь к удовольствию мы так же получаем удовольствие, но это уже удовольствие предвкушения, вожделение, в котором разум находит постоянную пищу. Боль - отсутствие удовольствия, а смерть - отсутствие предвкушения. Можно сказать, что смерть - наибольшая боль, а бессмертие - наивысшее удовольствие. Стремление к бессмертию и есть стремление к удовольствию.
- А как быть с сорняком, который своей жизнью лишает жизни полезную лозу?, - высказался со своего места Аксемон и неуютно заерзал под смешливыми взглядами.
- А что создало почву, что дает пищу другим деревьям и сорнякам? Одни деревья служат укрытием другим деревьям. Животные удобряют почву под ними. И деревья служат укрытием животным. И деревья удерживают почву, так что другие растения, с более слабыми корнями могут расти. А сильный сорняк обвивает слабое растение и принуждает его сделаться сильным, - никакой сорняк не страшен сильному растению. И сорняк и лоза стремятся к удовольствию. Удовольствие сорняка - слабая лоза, удовольствие лозы - отсутствие сорняка, их обоюдное удовольствие - продолжение жизни, и в этой целесообразности продолжается жизнь, и род лозы становится сильнее, и род сорняка. Конечно, не лозе мечтать о бессмертии, но в бессмертии лозы немало получил бы и сорняк, не так ли? Как быть с сорняком, который является частью удовольствия?, - учитель вопросительно поднял брови, а вокруг восторженно загудели - принесли долгожданное жаркое.
- А в чем же здесь удовольствие для лозы? - Аксемон не унимался, будто не замечая поставленной перед ним чаши, даже учителю надоело…
Пристально обводя взглядом всех, он картинно прижал к груди кубок:
- Ах, я несчастная виноградная лоза… Уже семь лет я бесплодна, старая кора висит на мне клочьями, нет сорняка, дабы очистить ее, мертва земля подо мной - нет сорняка и поколения его, веками удобрявшего подо мной землю… и нет лозы молодой… Как, должно быть, приятно тебе, Аксемон, ходить немытым в грязном хитоне и новые хитоны надевать поверх предыдущих… Ешь! И никогда не ходи к мастеру Епифану, говорят, кровопускание пиявками вредно для твоего растущего организма…
Вокруг поднялся хохот, и я тоже поперхнулся вином, - некоторые, и Аксемон в их числе, всерьез полагали, что пиявки избавят их от утреннего похмелья…
Аксемон покраснел и уткнулся в чашку - о его похождениях, как он полагал, не известно никому... Немного помялся, но, кряхтя, вылил в себя чуть ли не амфору, снова вызвав вокруг приступ веселья… А учитель вознес над собой кубок и продекламировал:
В чаше моей плещется
Луч солнца, его свет
Скрыт в этом божественном напитке,
Приятном глазу;
Он дарит аромат винограда,
С терпким вкусом кисловатой сладости,
Утоляющей жажду
Желудка - в жидкости,
Тела - в приятной неге,
Сознания - в ярких ощущениях,
Разума - в полете мысли.
Мы все выпили за слова учителя, а тот, поставив кубок, провел над ним ладонью:
- Не злоупотребляй: луч солнца дарит тепло, однако многие лучи сжигают дотла.
Когда на землю опустился продолговатый туман, я вышел на границу рощи и нашел там учителя, сидящего перед умершим закатом. Он часто выходил сюда вечерами, послушать звуки затихающего дня и рваные голоса цыган, чей базар раскинулся за северным афинским постом.
- Отец сказал мне, что ты решил оставить наше обучение и уйти с наемниками в Египет… - я не спрашивал, просто констатировал факт, так как не сомневался в словах отца.
- Юлий всегда сгущает краски… А ты, вероятно, хочешь спросить почему я так поступаю?
Я нерешительно склонил голову…
- Знаешь, Сандр, плох учитель, который не сможет научить воспитанников стоять на колеснице и прикрываться щитом. Я еще не стар, однако уже давно не носил на голове лавра… и цена моя как учителя падает….
- Но мы тебя любим…
- Я знаю, и так же отношусь к вам… Но все чаще мне кажется, что не я существую во времени, а оно течет сквозь меня, и становится страшно - вдруг оно прольется помимо… и то прошлое, которое сотворило настоящее исчезло… И тогда я сомневаюсь в существующем, не творю историю и не могу говорить о том, чему мог бы стать свидетелем. А мне хочется им быть, это и будет мое благо. Когда в десять лет брат взял меня в море, и ветер отнес судно так далеко, что Самос исчез из виду, рыбаки молились богам о спасении, а я плакал. И мы видели мираж. Горы выступали над местностью, а в самую воду спускалась роща. Брат сказа, что это видение богов и его не существует… Но я нашел эту местность, мы находимся здесь, где я построил сад. Это послужило основой тому, что все ощущаемое действительно существует… А теперь я ощущаю, что меня зовут в путь. Боги ли, прошлое, будущее, которого нет… кто знает. Но ощущение сильно, осязаемо сильно… И я еще одену на голову лавровый венок… А ты видел чудеса Египта?
Сказав последние слова, учитель встал и, потрепав меня по плечу, ушел в глубь чащи - он не хотел, чтобы я шел следом. С его уходом закончится мое ученичество, подобно отцу мне должно стать стряпчим, но с какой завистью смотрел я на удаляющийся серый хитон! И я не знал про Египет, про его чудеса, в которых проглядывали черты знакомых и незнакомых, мимолетных образов, в которые я должен был верить. Мне хотелось плакать.
В теплом воздухе потерянно прокричала чайка, я обернулся на крик - посреди каменистой лужайки стояла женская фигура с ковшом, из которого изливался наземь туман. "Ты пойдешь ему во след…- сказало божество, и засмеялось, видя мои бесплотные попытки перешагнуть узенький туманный ручеек и броситься за учителем, - Нет, нет, не так, не перешагивая время… но плавно растворяясь в нем…". Я утонул в глубине глаз и почувствовал на губах соленую морскую воду - аромат феи, потом ее руки увлекли меня в беспамятство, где стирается грань смертных и вечных. Прощаясь, божество кистью раскинуло на заре предание, в котором, как и в ее глазах, жил вопрос - что есть истина, настоящее безысходное существование или постоянное возвращение в перевоплощениях… а еще… - можно ли ей остаться в этом саду?..